Темы: ВсеРезюмеФилософияР�сторияАналитикаЛитератураПублицистикаЖурналистикаПсихологияЮриспруденцияРецензииР�нформатика

Автор(соавтор): Все????? ?????Евгений ЯсеновДмитрий КорниловMysleformaКрыжановская Рћ.Рђ.Малюга Р®.Рђ.

Издательства: Все4student.ruAmesde.wikipedia.orgKM.ru-ОбразованиеАПНВестник МГУВестник СГУТиКДВикипедияВовремя.info., КиевГазета СНГГражданинЕвразийский вестникЕвропаЕдиная Р СѓСЃСЊР�РђРђ Р РђРќР�звестияР�Р·Рґ-РІРѕ "Р­РєСЃРјРѕ,"Р�нститут стран СНГКлиоКомментарии.СЂСѓРљРѕРјРјСѓРЅРёСЃС‚ Донбасса.Кто есть ктоНовый Регион,КиевПолитический классРБР�Р СѓСЃСЃРєРёР№ журналТрадицияТюменский госунивер.Украина.СЂСѓР­С…Рѕ РњРѕСЃРєРІС‹

Год: Все201220102009200820072006200320022001200019991997199319921991

Аннотации:

Информация:

Дети Хроноса

Гесиод. Теогония/

Антология источников по истории, культуре и религии Древней Греции/ Под. ред. В.И. Кузищина. –СПб.: Алетайя, 2000 г., с104-105

Таким образом, по прошествии 11 лет со дня провозглашения государственной независимости, Украина стоит отнюдь не перед альтернативой "Восток-Запад", но перед проблемой несоответствия между изоляционистскими устремлениями элитных групп (установкой на самодостаточность) и объективной скудостью ресурсной (включая интеллектуальный и производственный потенциал) базы страны. В политическом сознании украинского народа прослеживаются еще, как минимум, две устойчивые категориальные оппозиции: разнонаправленность (антагонизм) накопительских (экспансионистских) устремлений обеспеченных слоев населения и, ориентированных на сохранение и последующее усложнение витального ареала, жизненных интересов широких масс, а также противостояние укорененной в формирующейся политической традиции (в политическом сознании истеблишмента) системы социальных приоритетов и конкретно-исторических обстоятельств общественного бытия. На Украине нарастает конфликт власти и общества; причем этот процесс протекает на фоне прогрессирующей социальной энтропии.

Генетически, российская и украинская политическая и экономическая элиты мало, в чем отличаются друг от друга. У истоков становления российской политической элиты находятся деструктивные течения общественного сознания начала 90-х годов, вытолкнувшие на общественно-политический подиум комсомольских деятелей и научных работников среднего звена, неудовлетворенных личностной, обусловленной, доминирующей в условиях социальной стагнации, номенклатурно-распределительной традицией, социальной перспективой. Эти же течения, перехлестнувшие через этнические границы союзных республик, пробудили к жизни - в качестве необходимой альтернативы устоявшейся (советской) социально-политической парадигмы - националистически окрашенную политическую активность провинциального чиновничества, изначально направленную на сохранение приобретенного карьерными усилиями социального статуса и, обусловленных этим статусом, жизненных благ. Содержательно, движущие силы общественно-политических преобразований на всем постсоветском пространстве, были ангажированы одной и той же социопсихической (ментальной) компонентой: преодолевшей (размывшей) социокультурные табу, человеческой алчностью. Типологически, социально значимые результаты действия этих сил, оставаясь продуктом единой системы мировидения, оказались практически идентичными.

Так, скажем, в разъединенных государствах сегодня признан приоритетным один и тот же способ обретения социальных благ: не производственная (производящая), но разрушительно- присваивающая хозяйственная активность, обусловливающая не только деформацию окружающей среды, но и предельное отчуждение власти и богатств от народа и, как следствие, презрительное отношение к его нуждам и к физической реальности как таковой; в экономической жизни превалирует трейдерский капитал, специализирующийся на экспорте сырья и сырьевых полуфабрикатов; в финансовой ее части – распространены манипуляции, нацеленные на реформацию (через экспроприацию) "устаревших" форм (общественной и личной) собственности (такие, скажем, как аферы с ценными бумагами, финансовые "пирамиды", etc ставшее возможным в условиях тотального безразличия власти к обывателю), и т.д., и т.п. – продолжать здесь можно долго. Принципиально важным, определяющим является то обстоятельство, что и на Крещатике и в Охотном ряду люди в своей практической деятельности исходят из одной и той же системы социальных ориентиров (общественно-политической максимумы) и осознают себя носителями единой культурной традиции (в том числе и культуры хозяйствования, политической культуры, культуры межличностных отношений). При этом, "смешение яз`ыков"имеет столь всепроницающий характер, что ни у кого не вызывает удивление фамилия "Христенко"в списке вице-премьеров Правительства РФ, равно как участие Волкова в формировании внешнеполитической стратегии администрации президента Украины.

Другой аспект. Исторически, украинская политическая и экономическая элиты ведут свое происхождение от провинциальных администраторов республиканского масштаба, в одночасье (в момент развала Советского Союза) обретших статус национальных лидеров. Принято считать, что специфицирующей особенностью психологии местной бюрократии является неосознанное тяготение к "сильной руке" (см., напр., феномен Горбачева, его стиль общения с Западом) – черта, хорошо известная московским управленцам эпохи "застоя". В 90-е годы, в силу, как объективных (географическое положение, развитая инфраструктура, ресурсная база), так и субъективных (внешнеполитическая традиция, интеллектуальный потенциал) обстоятельств, наиболее значимым центром политологических коммуникаций, оставалась Москва. Как результат, снобистское сознание "реформированной" российской политической элиты сумело навязать мировому общественному мнению ложное представление об имманентной склонности украинского "истеблишмента" к поиску внешней опоры в одном из существующих "центров силы": в данном контексте - в РФ или ЕС. На самом же деле, упомянутое представление столь же мало соответствовало действительности (как известно, - см. примеры Хрущева, Ельцина - в традициях советского чиновничества - тотальная, ориентированная на абсолютное социальное нивелирование, дискредитация утратившего пост начальника), как и отвечало ситуативными интересам украинской номенклатуры, отрывая перед последней возможность бесконечно долгого своекорыстного балансирования на объективных (исторически, политологически и культурологически обусловленных) противоречиях между Западом и Востоком. И поэтому нет ничего удивительного в том, что в 90-е годы официальный Киев не только не стремился к выявлению своего подлинного отношения к навязываемой ему роли потенциального сателлита мирового (регионального) гегемона, но и приложил немалые усилия для укоренения этой иллюзии в мировом политическом сознании,. попеременно позиционируя себя на международной арене то, как держава уже сделавшая окончательный "евроатлантический выбор" в якобы расколотой надвое системе мироустройства, то, как исполненный родственными чувствами (хотя и обделенный при получении наследства), "младший брат" России; не забывая при этом демонстрировать на европейских форумах неизбывные серость, простодушие и гуманитарную, политическую и финансовую несостоятельность, в то время как украинские ("националистические" и "квази-интернационалистические") политические партии – структуры, типологически и по роду занятий, скорее имеющие отношение к специфическим видам бизнеса, нежели к собственно политике - прилагали настойчивые усилия для извлечения прибыли (зарубежных вспомоществований) из заявленных псевдоантагонистических политических позиций. Между тем, в то время, когда киевские "талейраны" (схоластически, в подавляющем своем числе - выученики Смоленской-Сенной) вывешивали дымовую завесу самоуничижении у "парадных подъездов" МВФ, Европейского банка реконструкции и развития, в приемных Константина Затулина и Сергея Шахрая, внутри Украины кипела напряженная работа по перераспределению собственности, централизации власти, укреплению спецслужб. В итоге, к осени 2002 года, когда, казалось, вытесненные на периферию политического процесса "непримиримые друзья": коммунист Петр Симоненко и националистка Юлия Тимошенко (политические "лейблы", понятно - вполне условны) канализировали, обусловленное прогрессирующей социальной дифференциацией и всевластием номенклатуры, недовольство масс в направлении действующего президента, международные обозреватели неожиданно (после силового разрешения политического кризиса) обнаружили, что на Украине уже давно уже существует жесткая вертикаль власти, опирающаяся на глав облгосадминистраций, прочно контролирующая ситуацию в регионах (аналог российских представителей президента в округах), что в стране сформировался класс крупных собственников, перераспределивших в свою пользу основные активы государства и не вполне готовых делится своими приобретениями ни с западными, ни с восточными "кредиторами" и "инвесторами"; им стало понятно, что в общественной жизни украинского государства центростремительные тенденции превалируют над центробежными (ах, как много сил затратили российские "младореформаторы" на апологию регионализации Украины в середине 90-х!); и, наконец, что, структурно тождественные российским, влиятельные украинские ТПГ имеют достаточные, в том числе, и финансовые возможности (вспомним недавний отказ Украины от внешних заимствований) для долговременного отстаивания своих позиций в условиях форсированного внешнеполитического давления.

Главное, что, обрело ясность после 16 сентября 2002 года, - это то, что внутригосударственное устройство Украины является более-менее точной калькой российского, каковое обстоятельство является весомой гарантией цивилизационной неангажированности (во всяком случае, неангажированности идеалами западной демократии) суверенной Украины.

***

ЗАМЕЧАНИЕ: На самом деле, в сознании украинского истеблишмента крах советской империи отнюдь не ассоциировался с возникновением новой политической реальности: сменился кадр, и синтетическая политическая "картина мира" трансформировалась в аналитическую, так что Россия, простиравшаяся от Тихого Океана до Балтики и от Белого моря до Черного, – так артикулировала для себя этот факт (и в этом – коренное отличие украинского политического сознания, от балтийского и восточноевропейского!) украинская политическая элита - распалось на несколько малых, но по сути своей, идентичных "россий". Современные руководители Украины и сегодня осознают себя прямыми наследниками "донетчанина" и "днепропетровца" Никиты Хрущева и Леонида Брежнева (разве не убеждают нас в этом почти одномоментные показательные "расправы" над "космополитом" Виктором Ющенко и "восточником" Леонидом Грачем?), и потому их имперское сознание априорно отторгает (и не может не отторгать!) навязываемую извне, а, в практически политическом (неэкономическом!) плане, пока еще вполне иллюзорную, необходимость геополитического выбора Украины между Европой и Россией.

Еще раз: Леонид Кучма быть может, в гораздо большей мере носитель имперского сознания, чем Владимир Путин. Вот только, в отличии от Путина, Леониду Кучме досталась "россия" размерами поменьше.

NOTA BENE: Сегодня, в условиях жесткого внешнеполитического прессинга, идеология "опоры на собственные силы", до времени умело скрываемая в глубинах общественного сознания украинской политической элиты, постепенно становится мейн-стримом политической жизни Украины, вытесняя из этой сферы провинциальное преклонение перед западными образцами (аналог процесса, происходившего в России в конце 90-х годов). Отсюда – форсирование внешнеполитического давления на Украину объективно стимулирует процесс переориентации украинского общественного сознания с ценностей западной демократии на идеологию опоры на собственные силы. Этот процесс столь многоаспектен, что даже уход с политической арены команды Леонида Кучмы – вопреки заверениям его сегодняшних оппонентов - не обязательно обусловит изменение, как внешне, так и внутриполитической стратегии Украины на ближайший период.

"Мы не против, чтоб к нам шли иностранные компании. Но мы хотим, чтоб они шли сюда на наших условиях", - говорила в бытность свою вице-премьером правительства Украины нынешний оппозиционер Юлия Тимошенко - уроженка Днепропетровска (родины советских вождей эпохи "застоя"), яркий представитель правящего класса Украины, в значительной своей части, состоящего из выходцев из русскоязычной среды промышленных центров Востока страны.

Украинский бизнес (лидеры которого, кстати, в большинстве своем, думают по-русски) не брезгует никакими средствами (вплоть до несанкционированного отбора российских углеводородов из транзитных труб) для укрепления финансового состояния.. Вместе с тем, он, этот бизнес, готов отчаянно, всеми доступными средствами, противостоять возможному участию иностранного, в том числе, и российского, капитала в еще не завершившемся переделе собственности. В этом смысле, российский бизнес-класс, априорно адаптированный к "правилам игры" (принимавший участие в их формировании) на внутренних рынках СНГ, до самого недавнего времени представлялся украинской элите более серьезным конкурентом, нежели их заокеанские коллеги.

С другой стороны, чисто психологически, выросшие из мелких спекулянтов или вышедшие из номеклатурно-распределительной среды, "березовские", "гусинские" и "потанины" гораздо ближе (более понятны) "рабиновичам" и "тимошенко", чем, скажем, ньюсмейкер Билл Гейтц или наследственный промышленник Крупп. Украинцы также отдают себе отчет в несоизмеримости финансовых и политических (лоббистских) возможностей Запада и России. Киев опасается мощи западного бизнеса, способного "раздавить" не только сравнительно незначительный украинский бизнес, но и на порядок более серьезный бизнес российский.

Элитные группы России и Украины, и те и другие, решают схожие внутриполитические задачи: болезненную проблему легитимизации собственности, приобретенной в процессе приватизации 90-х гг.; проблему преодоления экономического спада (если не сказать, хаоса), перманентно прогрессирующего после развала Союза; проблему прогрессирующей социальной дифференциации, люмпенизации, коррупции общества; другие проблемы постперестроечной действительности. Во внешнеполитическом аспекте, Россия и Украина стоят перед необходимостью поиска своего места в новом мировом порядке; стремятся к интеграции в мировое сообщество, причем, желательно, в успешную ее часть.

В этих условиях, политическая интеграция в технологически развитое европейское сообщество видеться Украине необходимым условием качественного прорыва на новый уровень экономического развития.

Таким образом, в той мере, в которой структура и содержания общественного сознания украинского правящего страта сегодня провоцируют изоляционистские тенденции в политической жизни страны, экономическая необходимость, а именно: прогрессирующий разрыв между уровнем жизни социально обеспеченных слоев населения и широкими обывательскими массами, обусловливающий нарастающую неизбежность социальных катаклизмов, способную, в предельных своих выражениях, разрушить сложившуюся в 90-е годы систему общественных отношений, а также внешнеполитические приоритеты российского истеблишмента - наиболее крупного игрока на постсоветстком пространстве – приоритеты, в силу исторических, культурных и ментальных особенностей, обретшие качество (подробнее об этом –см. в др. работах) архетипического конструкта (не вполне осознанного и неосознанно отторгаемого идеала) украинского политического сознания – обусловливают формировании интенции к интеграции Украины в мировое сообщество.

Вот, почему украинская политическая элита в ближайшей перспективе, разумеется, будет искать пути интеграции в ЕС (в том числе, и следуя примеру России). Иной вопрос, какой маршрут выберет Киев для достижения этой цели.

Итак, сегодня Украина официально заявляет о своем желании стать участником Европейского Союза. Однако в реальности процесс евроинтеграции входит в катастрофическое противоречие как с общественно-политическими идеалами (и практическими интересами, и мировоззренческими установками) украинской политической и экономической элиты, так и с геополитическими и экономическими устремлениями самого Европейского Союза.

Например, хорошо известно, что вступление государств Восточной Европы в ЕС является завершающим этапом длительного процесса реформирования государственных аппаратов стран-кандидатов в члены ЕС с целью приведения их, этих аппаратов, в соответствие с европейскими стандартами госуправления; что национальное законодательство этих стран адаптируется к общеевропейским нормам права. Не является также секретом, что негласным условием вступления в Евросоюз является контроль транснациональных корпораций над командными высотами в экономике бывших союзников СССР по Варшавскому договору, а внешняя и внутренняя политика будущих членов европейского сообщества, в существенной своей части, согласуется в Еврокомиссии.

У политических наследников Юзефа Пилсудского, Микоша Хорти, короля Кароля II и царя Бориса упомянутые требования не вызывают психического (социокультурного, историко-психологического) дискомфорта. Вот почему для большинства восточноевропейских государств-кандидатов в члены ЕС сегодня уже определено (или почти определено) место в экономической и политической жизни объединенной Европы.

(К слову сказать, политические элиты некоторых восточноевропейских стран сумели даже извлечь известную выгоду из процесса интеграции в европейское сообщество. Скажем, Польша, резко ужесточившая тон общения с евробюрократами, ныне настаивает на доминирующей роли в восточноевропейском регионе).

Иное дело Украина, политическая элита которой изначально избрала иную переговорную стратегию, a priori исключив диалога со Страсбургом саму возможность делегирования ЕС части прав по контролю над общественно-политической и экономической жизнью страны. Так, в феврале 2002 года, при посещении Сургута, Леонид Кучма заявил: "мы не должны идти (в Европу –Р.М.) путем наших соседей, например, Польши и других стран бывшего соцлагеря. Если мы пойдем таким путем, наши страны станут простыми участниками распределения мирового труда, станут сырьевым придатком и никогда не будут развитыми экономическими странами". При этом, каким образом (в каком качестве) Киев намеревается интегрироваться с ЕС Кучма не уточнил.

Честно говоря, не очень вериться в то, что во имя удовлетворения амбиций украинского истеблишмента, Европейский Союз отступит от правил приема новых членов (об этом, кстати сказать, Страсбург неоднократно прозрачно намекал Киеву) и поэтому, если Леонид Кучма (или его преемник) по настоящему, всерьез решится претендовать на кресло рядом с Романо Проди, прежде киевским властям придется навести порядок в собственном доме. Практически это означает, что Киев будет поставлен перед необходимостью приостановить экономическую деятельность большинства украинских финансово-промышленных групп, чьи методы ведения бизнеса, мягко говоря, не вполне соответствуют правовым нормам государств-членов ЕС. Кроме того, Украина окажется вынужденной допустить иностранные компании к участию (на условиях честной конкуренции!) в переделе последних, самых лакомых кусков государственной собственности - энергетики и земельного фонда, что фактически означает устранение национального капитала из процесса приватизации. Наконец, требование жесткого подчинения уставу ЕС входит в настолько радикальное противоречие с содержаниями общественного сознания постсоветской украинской элиты, что эскалация интеграционных усилий украинского истеблишмента в действительности может оказаться фундированной необходимостью его радикальной ротации: приходом во власть политиков, готовых к безусловному следованию рекомендациям Страсбурга (вариант, в свете событий 16 сентября 2002, вполне реализуемый!).

Но и это еще не все, ибо, если даже Украина выполнит все перечисленные требования (что представляется малореальным), она все равно не сумеет вписаться в архитектуру Европейского Союза, поскольку сегодня, надо полагать, и в Страсбурге не вполне понимают, в какой мере интеграция депрессивной экономики Украины с экономическими системами стран ЕС будет способствовать укреплению экономической структуры этой организации и усилению ее роли на международной арене; и, в частности, где изыскивать свободные капиталы необходимые для "размораживания" основных фондов Восточной Украины, в какой мере внутренние рынки ЕС испытывают потребность в сравнительно дорогой, но низкокачественной сельхозпродукции западноукраинских регионов, наконец, где найти средства для обустройства десятков миллионов украинских безработных.

Однако, если восточноевропейская модель интеграции Украины в ЕС сегодня объективно не "срабатывает", это означает, что перед Украиной открыты только две возможности разрешить указанную коллизию: либо заставить Евросоюз считаться со своими представлениями о будущем "единой Европы" (что более, чем проблематично), либо воспользоваться иным маршрутом интеграции в мировое сообщество.

***

ЗАМЕЧАНИЕ: Развал Советского Союза предопределил не только передел собственности на постсоветском пространстве; в мировом масштабе, он, этот развал, актуализировал проблему советского наследства. Все последние десятилетие XX века российская политическая и экономическая элиты были вовлечены в процесс перераспределения материальных и духовных активов страны. Одновременно транснациональный (евроатлантический) капитал был занят "приватизацией" внешнеполитического наследства советской империи (Афганистан, арабский мир, Балканы). В этих условиях – в условиях, когда украинская часть советского наследства и Россию, и Запад интересовала много меньше, чем, скажем, нефтяные запасы Сибири или Ближнего Востока - украинский истеблишмент получил временную фору для закрепления господствующего положения в хозяйственной и политической жизни страны. Эту фору он и пытается использовать, реализуя, так называемую, "многовекторную политику" Леонида Кучмы: политику бесконечного балансирования между Западом и РФ.

Теоретически, указанная политическая позиция может оказаться небезэффективной. Но только до тех пор, пока не завершен мировой процесс перераспределения советского наследства. Или пока Киев не столкнется с реальной внешней или внутриполитической угрозой.

Между тем, возникновение такой угрозы вполне реально.

С другой стороны, Украина объявила себя безъядерной державой и потому не представляет собой военную угрозу для Берлина, Парижа или Лондона. Вместе с тем, со времен Советского Союза на Украине сохранился военный (включая кадровый) потенциал, достаточный для отражения агрессии со стороны "малых" стран Центральной и Восточной Европы. Единственным государством (не считая Польши, которая в военном отношении заведомо слабее Украины), готовым предъявить Украине территориальные претензии, является Турция, которая, как известно, занята ныне внутриполитическими проблемами. Россия полностью поглощена "чеченской проблемой", российская экономическая элита с головой погружена в передел собственности внутри страны. Израиль, в связи с атакой украинских ВВС на гражданский авиалайнер, нынче предъявляет претензии Украине. Однако, эти претензии, по преимуществу, - материального и этического свойства, и коренным образом отличаются от тех, что Тель-Авив адресует Багдаду. После сентябрьских событий 2002 года США попытались причислить Украину к "оси зла". Но, на самом деле, Ирак – и это понятно: контроль над иракской нефтью, поставит Россию (основного экспортера углеводородов в Европу) и "сидящие на экспортной трубе" страны ЕС, во вневременную зависимость от политической стратегии США - интересует Вашингтон гораздо больше, чем Украина.

Однако ситуация внутриполитическая на Украине - куда менее безоблачная. В настоящий момент серьезную угрозу социальному и политическому благополучию украинского "истеблишмента" представляет сложившаяся к сентябрю 2002 года, весьма разнородная по составу, антипрезидентская оппозиция.

Собственно, сами по себе, акции внутренней оппозиции для украинской политической элиты не очень опасны. Эти выступления немногочисленны и проходят, в основном, в Киеве и в западных регионах страны. Митинговая активность на Украине малопродуктивна еще и потому, что киевские власти жестко контролируют основные украинские СМИ, а карательные органы сохраняют преданность режиму. В этих условия, основная угроза для Кучмы и, связанных с ним столичных и региональных олигархических кланов, исходит не от внутренней оппозиции, но от спровоцированного выступлениями последней, политического давления Запада (например, в связи с убийством журналиста Гонгадзе, или поставками украинской "Кольчуги" в Ирак, проч.), которое на Украине расценивается, как прямая поддержка действий оппозиции и лично Виктора Ющенко. Угроза международной изоляции толкает сохраняющую лояльность Кучме часть украинской элиты на пересмотр внешнеполитической стратегии. И именно в этом обстоятельстве коренится основная опасность для постсоветского режима на Украине.

Здесь стоит отметить, что в постсоветский период отношения России и Украины были весьма противоречивыми. С одной стороны, российская политическая элита (да и российская общественность, в своей массе) до сих пор является носителем "имперских" традиций советской государственности, что препятствует ее сближению с ангажированными националистическими (культурно-типологически – идентичными) социально-политическими идеалами политическими элитами стран СНГ. С другой стороны, война в Чечне, противостояние околокремлевских кланов, а также перманентные конфликты Центра и регионов – такова политическая атмосфера в контексте которой ставятся и обсуждаются в Москве проблемы реинтеграции постсоветского пространства. Рядовые россияне ощущают свершившийся развал страны только при пересечении границы в районе Белгорода и Харькова. В результате, приоритетным направлением политической активности РФ в отношении стран СНГ, включая Украину, становится организация, в существенной своей части, бутафорских проектов, таких как Союз России и Белоруссии или Евразийский экономический союз - конструкций, априорно (по первоначальной задумке) мало жизнеспособных, но потенциально близких сердцу российского избирателя.

ЗАМЕЧАНИЕ: В этой связи, представляется отнюдь небесспорным утверждение Збигнева Бжезинского о том, что без Украины Россия никогда не возродиться, в качестве мировой сверхдержавы. На самом деле, современная Россия, по сути своей, и сегодня является империей. А плачевное состояние, в котором она находится в настоящий исторический период, обусловлено отнюдь не тем обстоятельством, что в ее состав не входят или не входят территория и население Украины, но происходит исключительно из той причины, что, на протяжении нескольких последних десятилетий своей истории она из рук вон плохо управлялась. Соответственно: если Россия сумеет выстроить эффективную государственную систему и справится со своими внутренними проблемами, то ее имперская сущность очень скоро не только возродится, но и преодолеет свои этнические границы. Что, в силу слабости экономического потенциала, вряд ли справедливо в отношении Украины (тезис украинских националистов).

ЕЩЕ ОДНО ЗАМЕЧАНИЕ: Обсуждая проблемы Союза Белоруссии и России, Путин и Лукашенко ожесточенно спорят о том, на основе каких принципов строить союзное государство, каковой будет его структура - федеративной или конфедеративной. Ложная дилемма! В России, реальная власть находится в руках олигархического капитала. С экономической точки зрения, Белоруссия представляет собой реликт советской экономической системы, управляемый из приемной президента страны. Белорусский "истеблишмент" объективно – и по внешнеполитическим и по внутриполитическим мотивам (об их содержании мы сейчас говорить не будем) - нуждается в поддержке элиты российской. С другой стороны,, Россия, и особенно экпортно-трейдерский российский бизнес, непосредственно заинтересованы в приобретении протяженной границы Белоруссии с Западной Европой. Таким образом, в создании реального союза Белоруссии и России нуждаются и Минск, и Москва. Экономические системы России и Белоруссии – различны. Поэтому и объединение этих государств возможно только на основе конфедерации.

Политический климат на Украине формируют, типологически тождественные российским, олигархические кланы. И поэтому украинская политическая элита никогда, по настоящему, Россию не боялась (чем, кстати, и объясняется ее отказ от участия квазиинтеграционных PR-проектах). Равным образом, украинцы никогда по настоящему не препятствовали приходу на Украину российского бизнеса. Киев, конечно, возражал против инкорпорации украинских энергосистем в "империю" Чубайса и, даже в условиях первого, наиболее сильного всплеска "кучмогета, сумел не допустить РАО ЕСС на внутренние энергорынки. Вместе с тем, в то время, когда западные консорциумы в попытках обосноваться на Украине, опирались лоббистские возможности своих правительств, российские компании пользовались поддержкой местных групп влияния. В оплату за свои услуги (так сказать, за "крышу") украинские ФПК потребовали от своих российских коллег, чтобы их представители на Украине строгого следовали "правилам игры", сформулированным местным бизнесом. Поскольку речь не шла об условиях работы сотрудников "главных офисов", но правилах функционирования филиалов (к тому же занимающихся бизнесом на крайне скудных рынках), московские олигархи без особых возражений шли на соглашения украинцами. И поэтому сегодня российские бизнес-группы, работающие на украинских рынках, находятся в жесткой информационно-политической зависимости от местных олигархов; и именно поэтому они для них не представляют для украинцев опасности.

Надо полагать, что Киев пойдет на выполнение требований Москвы, поскольку ни одно из них серьезным образом не ущемляет государственный суверенитет Украины.

Дело в том, что, как уже писалось выше, ЕвразЭС представляет собой условно работоспособную организацию, в рамках которой до сих пор еще не было принято ни одного принципиально важного решения по интеграции государственных и экономических систем (и даже система свободной торговли еще не работает). Таким образом, вступление Украины в "иллюзорную" надгосударственную структуру никаких практических последствий иметь не будет.

У контроля над газотранспортной системой страны означает уменьшение прибыли украинских олигархов от несанкционированного отбора российских углеводородов. Однако, объективно, и эта ситуация вряд ли способна привести к усилению влияния России на украинскую политику, поскольку у российского "Газпрома" не хватает свободных средств для поддержания ГТС в работоспособном состоянии. Следовательно, россияне будут вынуждены обратиться за помощью к транснациональным энергетическим корпорациям, что в итоге приведет к паритетному контролю над украинской газовой трубой со стороны Киева, "Газпрома" и западных компаний; а "у семи нянек"…

Однако, с другой стороны, тактика защиты Украины от Запада при помощи России, безусловно, приведет к установлению тесных рабочих контактов украинской и российской элит, что обусловит известную координацию их внешнеполитических стратегий. Кроне того, в этих условиях вполне вероятна эскалация проникновения российского капитала на внутренние рынки Украины и, в меньшей степени, украинского капитала - в Россию. Возможно также создание различных межгосударственных консорциумов и бизнес-конгломератов. Все это тем более реально, что Украина и Россия, украинский и российский бизнес, как писалось выше, на мировой арене решают аналогичные задачи.

В конечно итоге, давление Запада на Кучму может способствовать осознанию украинской элитой того очевидного факта, что, по словам, Владимира Путина, ни Украину, ни Россию "в мире никто не ждет и за место под экономическом солнцем нам приходится бороться самим", и что "в Европу" Украине способнее идти вместе с Россией.

Со временем, когда отдельные "случаи" "стихийной интеграции" станут массовым явлением, быть может, придет пора реально говорить о едином экономическом и политическом пространстве двух стран (при условии, конечно, что украинская элита также получит доступ к рычагам управления этим пространством). И, кстати сказать, такие примеры в истории известны. Так, спустя 100 лет после того, как обессиленный борьбой с Речью Посполитой, Богдан Хмельницкий обратился за помощью к Москве, остатки казацкой вольницы были ликвидированы царским режимом. И тогдашняя украинская "элита" этого почти не заметила, поскольку, к указанному времени, большинство ее представителей уже были "интегрированы" в российский имперский "истеблишмент" и стали крупнейшими землевладельцами и влиятельнейшими царедворцами, так что о потере своей "автономии" не сожалели!

О других исторических альтернативах Украины, обусловленных дестабилизацией политической жизни страны, вызванной международной изоляцией и последующим нарастанием социальных конфликтов, сегодня говорить не хочется.